Муслим Магомаев. Роман со страной
76 лет назад, 17 августа 1942 года, родился Муслим Магомаев.
Страна влюбилась в него с первого взгляда. Девятнадцатилетний высокий, стройный, длинноногий с живым ярким взглядом жгучих южных глаз Муслим очаровывал мгновенно, едва выходил на сцену.
Оторваться было невозможно: голос брал в плен и больше не отпускал. К редким телевизорам сбегался весь подъезд.
Магомаев явился миру из самого что ни на есть пролетарского интернационализма, из котла, в котором смешивали этносы, чтобы получить нового советского человека. Неудивительно, что котел стоял в Баку – самом, может быть, многонациональном советском городе. Лучшем городе Земли для Муслима Магомаева – даром что в песенке в ритме твиста он пел эти слова о Москве.
Он появился на свет в Баку в самый разгар войны: через неделю после рождения Муслима фашистская орда вышла к Волге у Сталинграда. Отец, Магомет Магомаев, театральный художник по профессии, так и не увидел маленького сына: он погиб за неделю до Победы.
Мальчика назвали в честь знаменитого деда – сегодня имя Муслима Магомаева-старшего носит Бакинская филармония. Муслим-младший не застал деда на земле, но твердо знал, что должен идти по его стопам – в пианисты, композиторы, дирижеры.
О национальности основоположника азербайджанской классической музыки спорят до сих пор: известно лишь, что вырос Муслим-дед в Грозном, в семье кузнеца-чеченца.
А мамина родня – настоящий интернационал: отец Айшет Магомаевой, по сцене Кинжаловой – турок, мать – наполовину адыгейка, наполовину русская.
Айшет Ахмедовна родилась в Майкопе, училась театральному мастерству в Нальчике, работала по всему Советскому Союзу.
Одну зиму сын прожил с ней в Вышнем Волочке, но потом снова вернулся в семью дяди в Баку.
Национальную тему Магомаев закроет зрелым человеком. Всего парой фраз: «Я не российский славный птах, я певец скорее интернациональный». Но: «Азербайджан – мой отец, Россия – мать».
Ты – моя мелодия, я – твой преданный Орфей…
Первую мелодию Муслим сочинил в пять лет и никогда уже не забыл: потом из нее родилась песня «Соловьиный час». Семи лет его отдали в музыкальную школу при Бакинской консерватории. А потом голос властно вырвался на волю и начал диктовать свои правила жизни. Магомаев отложил дирижерскую палочку и забыл дорогу в класс фортепиано.
Бас-баритон разрушил все старые планы и понастроил своих. Они немедленно начали претворяться в жизнь. Муслим перешел в музучилище и вышел на сцену – это случилось в бакинском Клубе моряков. Там его впервые увидела она – широкая публика. И безоглядно влюбилась.
Потом так будет всюду: голос и дарование не признают границ. В Хельсинки, на Международном фестивале молодежи и студентов, Муслиму Магомаеву назначил рандеву первый большой триумф. «Юноша из Баку покоряет мир», – написали в «Огоньке». Той же осенью 1962-го его пригласили на центральное телевидение и стали узнавать на улице.
Полгода спустя после каватины Фигаро, спетой в Кремлевском Дворце Съездов в Декаду культуры и искусства Азербайджана, Магомаев проснулся предметом страсти всей необъятной советской страны. Сам он, с присущим ему незаурядным чувством юмора, назовет потом Дворец Съездов своим родильным домом.
Сдержанное ТАСС не скупилось на комплименты: «Самый большой, можно сказать, редкий успех достался Муслиму Магомаеву. Его великолепные вокальные данные, блистательная техника дают основание говорить, что в оперу пришел богато одаренный молодой артист». Еще через полгода в Зале имени Чайковского снесли дверь: публика ломилась на первый сольный концерт новой звезды.
Страна не знала, что юный певец уже разок ей изменил. Первой избранницей Муслима стала однокурсница Офелия. Но маленькая дочь Марина росла без отца – юношеский брак вскоре распался. А там Муслима Магомаева закружила карьера: концерты, «Голубые огоньки», стажировка в «Ла Скала». Бесновались не только отечественные залы – неистовствовала искушенная парижская публика. В зале «Олимпия» – буря восторга, на родине толпы штурмуют кассы: Муслима любили не меньше Гагарина.
Поэт Роберт Рождественский вспоминал, что бывал на многих концертах Магомаева, но не помнит случая, чтобы конферансье успел закончить объявление. На слове «Муслим» публика заходилась в восторге, фамилия тонула в громе аплодисментов.
Восторженная толпа носила кумира на руках, и даже вместе с машиной. Поклонники разметали фото в киосках и самопальные значки и ручки на южных пляжах и у входа на концерт. На Магомаеве неплохо заработали цеховики: грех было не оседлать такой спрос.
Кому не доставалось покупных сувениров, норовили смастерить памятку сами: «Муслимчик», – писали химическим карандашом на партах, клавишах пианино, дневничках. Девицы и дамы в соку несли в гостиницы записки с просьбой стать отцом их будущего ребенка: горничные выметали эти записки мешками, о чем с восторгом вспоминают до сих пор. Сколько поэтов нашли путь к сердцам только оттого, что их слова спел Магомаев! И Роберт Рождественский в том числе.
Нынешние звезды идут в толпу, могут протянуть поклонницам руки – для Магомаева это немыслимое дело: «Одежду разнесли бы в клочки, руку бы оторвали». В разгар романа с публикой Магомаев уходил от пассии «огородами» – прямо во дворцы спорта вводили машину, объект страстей садился и был таков.
Любовь, как водится, была зла: влюбленная страна послушно внимала сложным оперным ариям. Правда, недолго – к середине 60-х Магомаев оставил оперу ради эстрады. Классика требовала ежедневных занятий, но слово «надо» терло волшебное горло. «Я не терплю "надо" и люблю свободу, – делился потом Магомаев с интервьюерами. – И "в очередь", как в театре, петь не могу». Уже в Италии Магомаев понял: опера – не его стезя.
Бог не дал Магомаеву терпения и усидчивости, но щедро отпустил таланта и обаяния. На аскетичной советской эстраде, смирно стоя у микрофона в пиджачной паре, он заводил публику – куда Киркорову в перьях. «Любая песня – ожидаемое чудо», – так отозвался о пении Магомаева все тот же Рождественский.
Первая премия в Сопоте, «золотая пластинка» в Каннах, Орден трудового Красного Знамени в 29 лет и звание Народного артиста СССР – в 31. И беспредельная любовь всей шестой части суши – от Калининграда до Петропавловска-Камчатского и от колхозницы до Генерального секретаря.
Сердце разлуки не ожидало, сердце поверить в нее не могло…
Муслима Магомаева и влюбленную в него страну пытались разлучить. Сначала парижский антрепренер: директор знаменитого театра «Олимпия» в Париже предложил Магомаеву контракт на год. Решительно отказали старшие товарищи: правительственные концерты никак не обходились без Магомаева.
Чужому разлучнику показали шиш, но обнаружилась своя злая сила – с грозным непроизносимым именем ОБХСС. Только не подумайте плохого! Магомаева подвела душевная доброта: ансамбль донских казаков плясал в дурных костюмах. Ростовская филармония взялась поправлять финансы. Концерт на ростовском стадионе собрал 45000 народу и довел Магомаева до уголовного дела.
Тройная ставка за концерт – 600 рублей вместо положенных двухсот – закрыла дорогу на сцены страны за пределами Азербайджана. За год передышки Муслим Магомаев закончил консерваторию. На госэкзамен опять собралась толпа – ее не вмещал ни один зал. Пришлось открыть окна и двери. А тут и прощение подоспело: снять запрет на концерты потребовал шеф КГБ Андропов. Послушать Магомаева захотел.
Влюбленная страна щедро отрывала от невеликих зарплат заработанные рубли. Когда проходило «не хочу», Магомаев становился неутомим. Он словно крутился на чертовом колесе: месяц-два гастролей, по два концерта в день. Что там 600 рублей, четыре инженерские зарплаты – однажды на Дальнем Востоке Магомаев заработал двадцать тысяч рублей, четыре машины «Жигули»! Но в тот раз машины не случилось: Магомаев вернулся в Москву, снял роскошный номер в «Метрополе» и кормил по двадцать человек ежевечерне.
И так продолжалось годами: заработанные рубли жгли карман, широкой душе хотелось обнять всех друзей и помочь половине страны. «Волгу» купили, наконец, в 1978 г. в Калуге: Магомаев снова пел по два-три концерта в день. А как только сжал в кулаке вожделенный ключ, сразу сел за руль и поехал без всяких прав. Когда воткнулся в клумбу, на горизонте появился постовой. Но не оштрафовал, а… правильно, попросил автограф. На следующий день в ГАИ Магомаеву выписали права.
В 1974 г. Магомаев изменил публике опять – на этот раз с Тамарой Синявской. Это оказалась любовь на всю жизнь: черноглазая, но не казачка, как героиня ее известной песни, а певица Большого театра вернула мелодию любви вдохновенному сердцу и покорила возлюбленного всего СССР.
Магомаев познакомился с Синявской в родном Баку и два года добивался ее руки. Много месяцев он звонил ей в Италию: все новые записи Муслима Синявская слушала по телефону. Первым не выдержал общий друг: он взял паспорта нерешительных влюбленных и сам отнес их в ЗАГС. Свадьба на сто персон пела и плясала в ресторане. Снаружи стояла толпа человек в триста и скандировала: «Магомаев». И снова, как на экзамене, выручили открытые окна: жених оторвался от криков «горько!» и полчаса пел для толпы.
В свадебное путешествие отправились в Баку. Самолично Гейдар Алиев принимал молодоженов на своей даче. «Невестку Азербайджана» любили на родине мужа, а к его 60-летнему юбилею наградили званием «Народная артистка Азербайджана». Давно уже к этому времени заслуженный и народный артист Азербайджана Муслим Магомаев по этому поводу сострил: «Ну, это как музей Сталина имени Ленина».
С Тамарой Ильиничной Муслим Магометович прожил в любви до самой кончины. Сегодня вдова вспоминает заезды на «повидаться» в другой город на гастроли и букеты в сто пятьдесят гвоздик разом. Она так и осталась единственной на свете королевой красоты.
Живут во мне воспоминания…
А потом Муслим Магомаев публику бросил совсем. Хотя петь еще мог: голос его не покинул. Любовь, которая слепа и глуха, слышала все того же Магомаева. Малые трещинки, возникшие от возраста, Магомаев различил сам. И точку предпочел поставить сам: пока помнят, пока горюют.
«Каждому голосу Бог определил свое время, и перешагивать его не нужно», – втолковывал Магомаев навязчивым журналистам. Поддержку он нашел у Пласидо Доминго: «Надо уходить, не дожидаясь того момента, когда услышишь: "Как? Он еще поет? Да он сам себя не уважает!"». Магомаев себя уважал и потому затворил дома у компьютера.
Дача на Николиной горе, собака – пудель Чарли, сайт в Интернете, мемуары, книга о Марио Ланца, музыка, рисование – дела находились всегда. К минувшей славе Магомаев относился иронически: от закладки именной звезды отказался, настоящей звездой, вернее малой планетой, названной в его честь 4980 Magomaev не гордился. А только посмеивался: «Как же мне попасть на свою планету?».
И к судьбе претензий не предъявлял: «Никогда нельзя быть недовольным своей судьбой, если судьба тебе улыбалась». Но где-то глубоко, на донце души лежал осадок: брошенная страна недолго тосковала в одиночестве. Она легко забыла мелодию любви и утешилась с другими кумирами – пошибом ниже и голосом жиже.«Все, как дым растаяло…» – оттого и разорвалось сердце.